Год назад вышла книга «Дневник Эриха Эйке. Часть первая. 1941» Для всех, кому была интересна первая часть, и кто ждет продолжения — сообщаю — книга в работе, пишется тяжело из-за обработки большого количества переведенного материала и недостатка времени. Судя по всему, объем второй части будет примерно в 3 или 4 раза больше первой, будет больше динамики. Словом, предлагаю вам познакомиться с началом книги в авторском варианте — именно так, как она сейчас написана, без какой либо редакции и правок.

Буду благодарен за комментарии, замечания на странице книги в Facebook ~ahistory

Изложение основано на архивных отечественных и трофейных документах.
Отдельные имена и фамилии действующих лиц изменены.

И.Кульчицкий

ДНЕВНИК ЭРИХА ЭЙКЕ

Часть 2.

1944

— 1 —

3 апреля 1944

— Вот черт! – пилот — обернулся ко мне, — русские!

Я крутил головой, и ничего не видел. Несмотря на отличный обзор кабины – только серое марево вокруг, сквозь дымку видна почти не движущаяся земля с черными полосками разбитых дорог.

— Где? Не вижу! – из-за шума двигателя приходилось кричать.

Почти в тот же момент слева от нас, совсем близко, на большой скорости пролетел самолет и быстро уменьшаясь, скрылся впереди. 

— Сейчас начнется, — пилот взял вправо и вниз.

По инерции меня потянуло вправо, и я упираясь в борт посмотрел назад, туда, где на полу закрепленные ремнями находились два снарядных ящика. Все нормально. Ремни держат хорошо – никакого смещения.

— Где мы? – я наклонился вперед, ближе к нему и кричал почти в шлемофон.

— Прошли Тирасполь, — он больше не поворачивался, — сейчас снизимся – будет легче.

Самолет противника появляется впереди и сверху, его трассеры проходят рядом и выше нас. Он очень быстро приближается, и заваливаясь на правое крыло мы резко уходим вниз. Совсем немного, наш самолет выравнивается, и я вижу слева петли реки. Это Днестр.

Некоторое время нас никто не беспокоит, но это недолго. Русские появляются снова, теперь их уже двое. Почти одновременно они проносятся мимо нас, над нами – один справа, другой слева, и я начинаю понимать, что они вцепились в нас потому что мы для них легкая мишень – никакого сопровождения, да и судя по нашей скорости – уйти нам вряд ли удастся.

Снижение наше идет как-то медленно, или мне так кажется? Земля почти не приближается. Мой пилот маневрируя, что-то говорит в ларингофоны не обращаясь ко мне – скорее всего, докладывает что нас атакуют.

Третий заход, и теперь мы летим сквозь мечущиеся красные прерывистые линии огня русских, но странно, они в нас не попадают. Наверное – нам пока еще везет. Теперь я уже вижу, что земля медленно, едва уловимо приближается. Пилот оборачивается, и смотрит назад и вверх – мимо меня, хмурится, делает какое-то движение, и мы выравниваемся. Звук мотора меняет тональность на низкую, и снова редкие линии трассеров справа и слева, но на этот раз совсем в стороне. Теперь наш самолет совершает крен на левое крыло, и резко уходит вниз – я едва успеваю удержаться, упираясь в бока кабины и ногами в пол. Если бы не ремень – я бы давно оказался рядом с пилотом. 

Крен вперед настолько силен, что линия горизонта хорошо видна даже с моего заднего сидения. Впереди виднеется большая петля реки, она медленно увеличивается. Самолет выравнивается, продолжая снижение, и через плечо на указателе высоты я вижу быстро мелькающие цифры – 700…680…650… Снова движение вверх – выходя из ямы мы почти застываем в воздухе – и в это время две темно серые точки впереди быстро приближаясь открывают огонь. На этот раз они идут в разных эшелонах – один самолет уходит вниз, под нас – другой наваливается сверху. Два сильных удара – и кабина резко наполняется холодным воздухом, чувствуется запах бензина. В плексигласе кабины, впереди справа – рваная дыра. Снаряд авиапушки русских чудом не задел нас с пилотом, пробив к тому же заднюю стенку кабины и разбив один из прикрепленных к ней на кронштейнах пулеметных магазинов.

— Проклятье! – кричит пилот, — всё-таки они нас зацепили. Кажется, пробит бак – мы теряем топливо – придется садиться!

Ветер свистит в ушах, и я слышу его с трудом. Оборачиваюсь назад, и вижу, как за нами тянется светло серая тонкая полоса. Горим?

— Мы горим! – я пытаюсь перекричать теперь уже не столько звук мотора, сколько свист воздушного потока, врывающегося в кабину.

— Нет еще! – он кричит в ответ – это топливо!

Русских не видно. Мы сбрасываем скорость и идем на снижение. Когда они появляются снова – никто уже не стреляет. Видимо серая полоса, тянущаяся за нами дугой сверху вниз, дает им понять, что мы подбиты и падаем.  Проскочив сверху, они закладывают вираж направо, и скрываются из виду.

Теперь земля приближается быстро. Я вижу какую-то деревню прямо на берегу реки – она по левому борту от нас. Река здесь образует большую петлю. Среди белых от снега полей видна черная полоса дороги. Снижаясь, мы совершаем крен теперь уже на правое крыло, выравниваемся – дорога прямо под нами. С достаточно большими разрывами по ней движутся наши войска.

— Сядем на дорогу – пилот на несколько мгновений оборачивается, крича мне, и показывает рукой вниз.

Я успеваю кивнуть, самолет начинает проваливаться вниз, под нами мелькает дорожная петля, спускающаяся с холма, и я вижу впереди какой-то большой населенный пункт – он значительно крупнее всех тех, которые мы наблюдали раньше при снижении. Двигатель дает перебои, но продолжает работать. Сбрасывая скорость, пилот ищет разрыв в колонне, но не находит его достаточным, смещается чуть правее, параллельно дороге, снижается почти к самой земле, выискивая более или менее ровную поверхность. Мы совсем уже низко. Реки больше не видно – справа поля, слева кажется, сады и отдельные домики. Скорость падает, мы чуть задираем нос, и приземляемся, пружиня на шасси. Слава богу – все нормально!

Винт делает еще несколько оборотов, и останавливается. Теперь появляется дым. Он становится темно-серым, проникает в кабину, наполняя ее запахом горелого масла и бензина.

— Быстро наружу! – пилот освобождается от ремней. В голосе его чувствуется напряжение, и я следую его примеру.

Мы открываем двери, и прыгаем в кашу из снега и грязи. Шасси по самые оси увязли в ней, образовав две глубокие колеи, протянувшиеся назад, наверное метров на 15 или 20.

— Ящики! – опомнившись, я достаю из кармана куртки нож, и распахнув дверь грузового отсека начинаю остервенело резать ремни. Пилот бросается на помощь, и наконец, окутанные дымом, мы по очереди вытаскиваем оба ящика. С дороги, скользя на спуске обочины, к нам бежит примерно десяток солдат. Легкий хлопок, и из-под обшивки двигателя появляются языки пламени. Увязая в грязи, мы вдвоем тащим первый ящик в сторону от загоревшегося самолета к дороге. Первые солдаты, подбежавшие к нам, хватают второй ящик и следуют за нами. Тяжело дыша, мы все останавливаемся почти у самой обочины, и молча наблюдаем за нашим разгорающимся самолетом. Теперь уже черный дым стелется по земле, прибиваемый неприятным, пронизывающим ветром.

Пилот расстегивает ворот подбитой мехом куртки, и вдыхает полной грудью. Оберлейтенант люфтваффе. Там, на аэродроме под Одессой в спешке я даже не обратил внимание на его звание, и тем более пропустил мимо ушей фамилию. Мне даже как-то неловко, потому что я не знаю как к нему обращаться, чтобы выразить благодарность. Остается только по званию.

— Благодарю вас, оберлейтенант, — отдышавшись, я протягиваю ему руку, — невероятная посадка!

Он удивлен этим дружественным жестом, несколько замешкавшись, сбрасывает с руки толстую перчатку. Рука его твердая и теплая. Между тем, наш самолет окутан пламенем. Находясь в метрах 10 от него, я чувствую волны тепла. Я тоже расстегнул свою куртку, снял кепи и вытер вспотевшее лицо.

— Кто такие?

Мы почти одновременно оборачиваемся. Вверху, на обочине дороги возле саперного ханомага, на нас смотрит хмурый майор. Скользя на подъеме, я попытался выбраться к нему. Он протянул руку, и вытащил меня на дорогу. Оберлейтенант выбрался сам. Майор видимо увидел мои знаки различия, и лицо его несколько смягчилось.

— Майор Браун, — он вскинул руку к кепи в военном приветствии, — комендант Дубоссар.

— Оберштурмбаннфюрер Эйке, — я полез в карман за документами.

Повернувшись спиной к ветру, майор внимательно рассматривал мои бумаги.

— Понятно, — он протянул их мне обратно, и перевел свой взгляд на оберлейтенанта.

— Оберлейтенант Шольц, — он отдал честь.

— Мы летели вместе, — я опередил возможные вопросы.

— Что случилось с вашим Шторхом? – майор кивнул в сторону горевшего самолета.

— Мы летели из Одессы в Кишинев с грузом. За Тирасполем нас атаковали русские. Сопровождения не было. Я пытался уйти, но их было двое. Получили повреждения, пришлось сделать вынужденную посадку.

— Чем могу помочь? – майор перевел взгляд на меня.

— Груз должен быть доставлен в Кишинев, но для начала, надо телеграфировать о случившемся.

— Хорошо, — он устало вздохнул, — поедем вместе. Где ваш груз?.. Вижу.

Солдаты уже вытащили ящики на дорогу. Браун сделал знак рукой, и они начали погрузку в ханомаг.

— Полезайте – поедем. Комфортных мест нет, — последняя фраза с сарказмом прозвучала скорее всего в мой адрес, — оберлейтенант, назад под Одессу, как вы понимаете, я вас не отправлю. Поедете в Кишинев.

Несколько беспорядочных выстрелов прозвучало со стороны поля. После чего стрельба усилилась. Майор остановился у открытой двери.

— Это патроны в самолете, — оберлейтенант посмотрел на догоравший Шторх, — мы не успели снять пулемет и боеприпасы…

Майор уселся на переднее сидение, и мы тронулись.

***

— Подождите, это Дубоссары? – только сейчас я понял где я.

Майор не обратил внимания на мой возглас. Оберлейтенант, сидя напротив покивал головой:

— Дубоссары. Да. Если бы не эти русские – мы бы были уже в Кишиневе.

Вот черт! Странное совпадение – никогда бы не подумал, что меня занесет сюда снова. После гибели Генриха и Отто, тогда, в августе 1941, мы так больше сюда и не вернулись. Интересно, дом старика сохранился? Да и найду ли я его – прошло почти два с половиной года…

Поднявшись над бортом, я осмотрелся. Мы уже въехали в городок, и он был мне незнаком – в прошлый раз мы ездили только по одному маршруту и я его не помню. В этот раз городок был похож на потревоженный муравейник. Заросшие, грязные и усталые солдаты, транспорт, точнее – то, что от него осталось после тяжелых оборонительных боев и прорывов из окружений, телеги – все это было каком-то движении, порядок которого уловить не удавалось. Мы двигались и останавливались, потом снова двигались, и так что-то около получаса. Наконец, у небольшого каменного здания ханомаг остановился.

— Приехали, — на этот раз майор Браун всю дорогу не сказавший ни слова, повернулся ко мне, и открыл дверь.

Сначала из кузова выскочили солдаты, затем мы с оберлейтенантом.

Браун подошел к нам:

— Пойдемте внутрь.

— Ящики должны быть со мной, — я достал сигареты, и прикрываясь от ветра чиркнул спичкой, прикуривая.

— Ящики в комендатуру, — Браун указал солдатам на дом, и не ожидая исполнения команды направился к крыльцу.

Когда мы заходили в помещение, я слышал, как работал телетайп и майор диктовал:

— Штаб корпуса. Отдел 1С. Секретно. Срочно. В районе Дубоссар совершил вынужденную посадку самолет с пилотом оберлейтенантом Шольцем и оберштурмбанфюрером Эйке, сопровождающим два ящика с грузом особой важности, судя по представленным документам. Прошу подтверждения полномочий указанных лиц и вашего решения о дальнейших действиях по ним. Комендант города Дубоссары, майор генерального штаба, Браун. 

Что происходит? Я впервые сталкивался с недоверием ко мне и моим документам. Остановившись в дверном проеме с сигаретой в руках (Шольц остался у ящиков), я наблюдал за майором, склонившимся над головой телеграфиста. Наконец он выпрямился, и увидел меня:

— Это моя обязанность, — он расстегнул куртку, и бросил подбитую овчиной кепи на стол, — хотите чаю?

— Не откажусь. Это надолго?

— Подождем ответа – дальше будем действовать по обстановке.

— Хорошо.

— Садитесь в той комнате – чай вам принесут.

— И для оберлейтенанта тоже, — я затянулся сигаретой, встречаясь с его твердым взглядом.

— Конечно.

***

 Я возвращаюсь в отведенную для нас комнату. Шольц сидит на ящике, прислонившись спиной к грязной стене с закрытыми глазами. Неужели уснул? У выхода два автоматчика наблюдают за нами. За кого нас принимают? За русских? Абсурд! Я сажусь на соседний свободный ящик – подождем…

У коменданта постоянно звенит телефон, в открытом проеме за нашей охраной бесконечное движение – входят и выходят офицеры, посыльные. Нам приносят чай – на удивление он сладкий. Шольц просыпается, с благодарностью принимает кружку, и грея руки пьет маленькими глотками дышащий паром напиток. Я смотрю на часы – скоро четыре часа дня – а мы вылетали в полдень. Чай конечно – дрянь – можно было бы и покрепче, но спасибо и за это, тем более что со слов коменданта мы непонятно кто, и доверия к нам нет. Я закуриваю вторую за эти полчаса сигарету, когда дверь коменданта открывается, и он входит к нам с листком телеграммы в руках.

— Простите, оберштумбанфюрер, но я должен был так поступить.

— Все нормально?

— Да, вас ждут в Кишиневе. Они вас потеряли. Теперь все нормально.

— И что дальше? Как нам добраться до Кишинева?

— К сожалению, я не смогу выделить вам отдельный транспорт – мы очень ограничены в возможностях. Поедите в одной из машин основной колонны 10 танково-гренадерской дивизии – это все что я могу сейчас. Ситуация очень сложная. Русские наступают – мне надо удержать город до переправы на правый берег основных сил.

— Все так плохо?

— Да. Они постоянно держат нас в напряжении. Мы отходим с тяжелыми боями. Линия обороны уже в 15…20 км. от города. В этом бардаке части перемешались. Много отставших от своих подразделений. К тому же погода портится. Утром еще было все нормально – а сейчас идет снег.

— Зато русские самолеты не будут беспокоить. Где переправа?

— В нашем секторе их только две – понтонная, в районе Кошницы, и мост рядом с нами. Вы поедите через понтонную переправу.

— Почему не через мост?

— Он сильно загружен. А понтонная переправа – нет. Для вас это самый короткий путь в Кишинев. Кроме того, согласно полученного приказа, все грузовики с полной массой менее 8 тонн идут только через Кошницу. Так что…

— Это опасно? Я про понтоны. Просто я плохо плаваю.

— Перестаньте, — майор улыбнулся, — кроме этих двух переправ в нашем секторе нет ни понтонов, ни мостов. Сегодня на правый берег переправилась 106 пехотная дивизия, а сейчас реку форсирует танковая дивизия СС «Мертвая голова». Это по снегу и льду, и в основном вброд. Так что вы еще с комфортом. Готовьтесь. Сейчас я отдам приказ, чтобы решили вопрос с машиной – и… удачи!

— Благодарю, — я протягиваю ему руку, он жмет ее, и уходит к себе.

Вместе с ним уходит один из охранявших нас автоматчиков, второй заметно расслабляется и повернувшись спиной к нам теперь контролирует коридор.

 ***

Время тянется медленно. Пока мы ждем транспорт, напряжение все усиливается, и это чувствуется по голосу коменданта, отдающего кому-то, скорее всего саперам, распоряжения:

— 666 саперный батальон должен в экстренном порядке подготовить к взрыву объекты — электростанцию, консервную фабрику, маслобойню, винный завод, мельницу, пекарню, табачную фабрику, водокачку, молокозавод, мост. Обратите особое внимание на мост. Он должен быть готов к взрыву как можно скорее – крайний срок – завтра, обед. Необходимое время для взрыва моста, как и перечисленных промышленных объектов, шесть часов после поступления моего приказа. Шесть часов! Для этого взрыватели держать ещё не вставленными. Кроме того, команда 666 саперного батальона  отвечает за движение по мосту, защиту местности у моста, и особенно за то, что бы перегруженные грузовики (свыше 24 тонн) не пользовались мостом. При скоплениях в районе моста направлять все автомобили меньше 8 тонн, движущиеся в Кишинёв, и особенно конные повозки и пехотные части, через  понтонный мост в Кошнице. Да! В Кошницу! Теперь дальше… Защита моста с воздуха обеспечивает зенитное подразделение 3 танковой дивизии, командир – гауптман Габриэл — 314 зенитный дивизион. Свяжитесь с ним. Его позиции западнее моста – на правом берегу. Вот здесь. Зенитки уже полностью переданы в распоряжение 3 танковой дивизии. Имейте ввиду, что при возможном попадании бомб, мост, вследствие особенностей его конструкции, будет тяжело восстановить. Передайте это гауптману. Зенитный огонь должен быть плотным! Все понятно? Действуйте!

В комнате относительно тепло – кажется, топится печь. Отставив полупустую кружку в сторону, я в ожидании обещанного транспорта, как и мой товарищ по несчастью прислоняюсь к стене, и закрываю глаза. На сегодня достаточно впечатлений, впрочем, посмотрим, что еще предстоит…

В ночь со 2 на 3 апреля транспортным самолетом вместе с экипажами сбитых над Крымом нашими летчиками, и командами получивших повреждения судов, из числа транспортных конвоев в заблокированную советами на полуострове 17 армию, я попал в Одессу со своим грузом. К счастью, этот полет прошел почти без происшествий. Русские в основном уделяли внимание судам, доставлявшим боеприпасы и продовольствие нашим войскам, и вывозившим раненых. Их топили безжалостно, впрочем, война на то и война. До вчерашнего дня я не летал на самолетах, но если выбирать между небом и морем, то уж лучше первое. Быстрая смерть в воздухе лучше чем мучительная на воде, к тому же я и плавать то толком не умел – поэтому хватило бы меня ненадолго.

Боюсь ли я смерти? Конечно! Это нормально. Чтобы ее не бояться – надо быть безумцем или фанатиком. Ни тем не другим я не был, но иногда размышляя над тем, как я умру, мне казалось,  что если бы в этот момент что-то зависело только от меня – я бы сделал все возможное чтобы побороться за жизнь. Безумно и фанатично. Никак иначе.

Я был рад покинуть этот капкан, тем более после того, как приказ обороняться до последнего давал ясное понимание, что с высокой долей вероятности мы все там и останемся. Впрочем, меня это касалось в меньшей степени – я лишь выполнял последнее задание, и так или иначе должен был либо уйти морем, или улететь. Но в этом случае – лучше раньше, чем никогда. Впрочем, события поворачиваются таким образом, что текущая ситуация немногим отличается от Крыма, но хотябы в лучшую сторону – здесь есть куда отступать, и главное – под ногами земля.

Меня кто-то легонько трогает за плечо.

— Господин оберштурмбанфюрер… Господин оберштурмбанфюрер, вас зовет комендант!

Я открываю глаза – надо мной склонился тот самый солдат, что стоял у дверей.

— Я уснул? – я массирую глаза пальцами, несколько раз моргаю.

— Наверное. Вас ждут.

— Да, конечно…

Оберлейтенант тоже проснулся, и разминает затекшие от неудобного сидения ноги.

Я открываю дверь в комнату коменданта, в помещение врывается порыв ветра – в комнате накурено и открыта форточка, где-то позади меня, наверное в коридоре, хлопает другая. Свежий холодный ветер загибает край карты, сдувая со стола какие-то бумаги, разлетающихся по полу. Карта складывается почти пополам, и стоящий у стола в пол-оборота ко мне офицер распрямляет ее, и порывшись в кармане шинели, кладет на край карты какой-то предмет – наверное чтобы ее не сорвало. Помогает это слабо, и он поворачивается ко мне:

— Закройте дверь!

Сорванные ветром со стола бумаги в потоке ветра ползут по полу, и Браун пытается их поймать.

Я торопливо закрываю дверь, поток ветра сразу прекращается. Прижимая одной рукой в серой перчатке центр карты, у стола стоит невысокий генерал – выложенные алым сукном лацканы его шинели теперь мне видны.

— Оберштурмбанфюрер Эйке, — я принимаю стойку «смирно».

— Хорошо, оберштурмбанфюрер. Я – генерал танковых войск фон Кнобельсдорф. Подойдите к столу.

Браун наконец поднял все разлетевшиеся бумаги.

— Покажите на карте, где вас атаковали русские.

Этот вопрос меня озадачил. Лучше бы на него ответил Шольц. Впрочем…Он говорил что мы прошли Тирасполь, когда появился первый русский…

— Примерно здесь, — я показал на карте район севернее Тирасполя.

— Так, — генерал рассматривал карту, — а где летчик?

— В соседней комнате.

— Позовите его, — генерал снял фуражку и положил ее на край карты, — только закройте форточку.

Я было собрался двинуться к окну, но Браун опередил меня.

— Шольц, идите сюда!

Оберлейтенант видимо не ожидал увидеть генерала.

— Оберлейтенант Шольц, — он отдал честь, — 2 эскадра непосредственной поддержки войск «Иммельман».

— Оберлейтенант, расскажите что случилось.

Шольц сделал несколько шагов к столу:

— Мы летели из Одессы на Кишинев. За Тирасполем появился сначала один русский истребитель, потом через некоторое время второй. Они нас преследовали до Дороцкое. Там мы получили повреждение, и совершили вынужденную посадку. Русские увидели что мы падаем, и ушли на юго-восток. Скорее всего они базируются в районе Николаева.

— Их нам еще не хватало. Ясно. Оберлейтенант, вы следуете в Кишинев. Оттуда в Яссы. Ваша эскадрилья перебазируется в Яссы. Так что в Одессу вы больше не попадете. Завтра в Яссы должен быть самолет, с ним и полетите. Мы предупредим начальника Кишиневского аэродрома. Впрочем… если погода будет продолжать портиться… Все, вы свободны! – генерал посмотрел на Шольца, — идите. Оберштурмбанфюрер, задержитесь.

Шольц вышел. Генерал прошелся по комнате, и остановился у карты.

— Эйке, — он посмотрел на меня, — вы мне нужны. Подойдите.

Он склонился над картой. Я последовал его примеру.

— Это наш сектор фронта, — его карандаш слегка касался карты, — 27 марта противник смог прорвать нашу линию обороны севернее Балты, на участке 34 пехотной дивизии. Подразделения дивизии без видимой причины частично сдались в плен, частично бежали. Одновременно противник прорвался на правом участке левой, соседней боевой группы. Вот здесь. В результате мы получили обход нашего левого крыла. Там находились ваши коллеги – 3 танковая дивизия СС «Мертвая голова». Своими силами они стабилизировали ситуацию, но сегодня вчера их вывели в резерв армии.

— Понимаю.

— Я ожидаю в ближайшее время появления противника в районе Комсомолец, и по обе стороны шоссе в сторону Дубоссары. Возможно с танками. Здесь у нас слабые части 46 пехотной дивизии, — он сдвинул с карты мешающий ему предмет – тот самый, что в самом начале достал из кармана.

Мой взгляд последовал за его движением, и… предмет мне показался несколько странным. Круглый, наверное, 4 или 5 сантиметров в диаметре, как мне показалось, из камня, похож на гальку, на котором виднелась какая-то надпись…

— Послушайте, Эйке! – генерал выпрямился, — у нас большие потери офицерского состава. Вы на войне с самого начала. Мне надо прикрыть этот участок. Противника надо удержать, обеспечив планомерный отход наших частей за Днестр. Я дам вам сводную усиленную роту  из состава 10 танково-гренадерской дивизии. Вас поддержат соседние подразделения корпусной группы «F».

— Господин генерал, я с радостью готов выполнить ваш приказ, но в этом случае вам придется согласовать ваши действия с Берлином. Следуя приказу моего руководства, я должен доставить груз в Германию. Прошу вас связаться с…

— Какой груз? Вы что, с грузом?

— Да. Груз особой важности. Я вывез его из Крыма, и должен доставить в замок Хохштадт. Я сообщал об этом майору Брауну.

Фон Кнобельсдорф вопросительно посмотрел на коменданта. Тот утвердительно кивнул. Генерал помолчал, что-то обдумывая.

— Приказ есть приказ. Я вас понимаю.

— Сожалею.

— Хорошо, — фон Кнобельсдорф взял со стола фуражку, — майор, отправьте сообщение от моего имени в 10 дивизию – пусть оставят одну роту на позициях, остальные продолжают отход. Эйке, вы и оберлейтенант  вместе с отходящей 10 танково-гренадерской поедите в Кишинев. Браун позаботится о вашей отправке.

Он надел фуражку, и сделал несколько шагов к двери, затем вдруг вернулся, взял с карты положенный им ранее камень.

— Господин генерал! – я сделал шаг вперед, — позвольте взглянуть.

— Вы про это?

— Да.

— Смотрите, — он безразлично протянул мне предмет.

Я взял его в руки. Положительно, он был тяжелее камня для своего размера.

— Вы что, разбираетесь в рунах? Посмотрите – там что-то написано.

Я потер бурую, слегка шераховатую поверхность. Прилипшая грязь обнажила металл. Удивительно, но ржавчины практически не было.

— У вас есть вода? Дайте стакан воды.

Браун взял с подоконника графин, налил в стакан воды и протянул мне его.

Смоченная водой гглина стала легче очищаться, потерев предмет о рукав, я увидел проступившую надпись. На овале из белого металла по кругу было написано руническим письмом: «Скрестились в битве Нотунг и Гунгнир. Меч этот хранит их чудесную силу». В центре круга располагался руноскрипт Тейваз-Альгиз-Уруз. И никакой вставки из яшмы.

– 2 –

— Откуда это у вас?!

— Этот камень? Подарок.

— Кто подарил вам его?

— Послушайте, Эйке, мне некогда рассказывать вам истории! – фон Кнобельсдорф нахмурился, — Какая вам разница?!

— Это очень важно!

Наверное мой взгляд и тон подействовали на него успокаивающе, потому что лицо его разгладилось.

— Солдат подарил. Сегодня я инспектировал правый берег реки, который занимают наши отходящие части. Солдаты оборудовали позиции — и нашли. Сказали, что он принесет мне удачу. Маловероятно, но она мне бы сейчас не помешала.

Я даже вздрогнул от сказанного! Но все же, ощущение нереальности происходящего заставило задать меня еще один вопрос:

— Скажите, это случилось у дороги, недалеко от села Устье?

Генерал снова положил фуражку на стол, и глаза его весело прищурились.

— Откуда вы знаете?

— Значит, там? Там еще дорога делает поворот.

— Да. Точно там.

Я еще раз посмотрел на предмет. Невероятно! Неужели это он?! Я до сих пор не мог поверить, что это он – тот самый амулет, который мы искали в августе 1941!

— Вы не ответили на вопрос, оберштурмбанфюрер! – фон Кнобельсдорф продолжал смотреть на меня прищурившись.

— Я искал этот предмет в 1941 году. Я был здесь в Устье и Дубоссарах в июле — августе 1941 с экспедицией от «Наследия предков».

— Вы говорите про институт военных исследований Зиверса?

— Да, но тогда это было общество «Наследие предков». Нас послал Зиверс – это верно. Двое моих спутников погибли недалеко от того места, где ваши солдаты нашли этот предмет. По этой причине экспедиция была свернута, и я вернулся в Германию. Один. Но видите, как складываются обстоятельства – его все-таки нашли. И это хороший знак!

  — Ну что же, — фон Кнобельсдорф протянул руку, — давайте сюда этот «знак», и если он действительно «хороший», как вы утверждаете – он мне пригодится.

— Вы даже не спрашиваете, что он вам сулит? – я с сожалением положил амулет в перчатку генерала.

— Это – подарок солдата своему генералу. И сделан он от чистого сердца – а значит – только хорошее.

Фон Кнобельсдорф посмотрел на амулет, и положил его на этот раз во внутренний карман. В который раз надев фуражку, он направился к двери, остановился, взявшись за ручку, и произнес:

— Наверное вам следует сообщить о находке, не так ли?

— Конечно, — на этот раз улыбался я.

Генерал быстро посмотрел на меня, и вышел.

 ***

Очень скоро, наверное минут через пятнадцать, или чуть больше после нашего расставания подошла обещанная машина. Старший машины – молодой лейтенант сообщил нам, что должен сопроводить нас и наш груз до кишиневского аэродрома, а далее следовать к месту новой дислокации дивизии. Значит, отход 10 танково-гренадерской уже начался. 

— Послушайте, Шольц! Позовите четырех солдат – пусть погрузят ящики – не будем же мы с вами их тащить.

Шольц кивает, и выходит на улицу. Я одеваю кепи, и стучу в дверь к коменданту, открываю ее. Майор разговаривает по телефону, и увидев меня, делает жест, с просьбой подождать. Я жду в дверях. Позади меня Шольц командует солдатами, вытаскивающими на улицу ящики. Браун молча слушает трубку, потом говорит «Вас понял», и бросив ее на полевой аппарат теперь вопросительно смотрит на меня.

— Что-то случилось?

— Нет. Я только хотел поблагодарить вас.

— Удачи!

Телефон начинает трезвонить снова, майор хватает трубку, и я понимаю, что мне пора идти. У него достаточно проблем, чтобы тратить время на меня.

Я выхожу на улицу – идет снег. Грузовик с откинутым наверх тентом кузова принимает мои ящики. Незнакомый лейтенант наблюдает за процессом загрузки, и увидев нас, берет под козырек.

— Ваша фамилия, лейтенант?

— Ортман. Лейтенант Ортман. Прошу в кабину – там теплее.

— Благодарю вас, лейтенант, я поеду с грузом.

— Но комендант приказал… — лейтенант пытается возражать.

— Идите на свое место, лейтенант, — я лезу в кузов, туда же залезает Шольц.

Мы размещаемся на боковых скамьях у заднего борта, солдат напротив сбрасывает свободную часть тента вниз, закрывая от нас улицу и падающий снег. Мы трогаемся.

Наверное, минут двадцать мы двигались почти без остановок, хотя и медленно, но теперь встали, и стоим довольно долго, как мне кажется. Водитель даже глушит двигатель, становится слышен сливающийся из отдельных звуков однотонный шум. Тент хлопает на ветру свободными концами, и мы все сидим молча. Наконец, я не выдерживаю, откинув полог залезаю на борт, и вижу бесконечную вереницу машин и людей, движущихся поперек нашего движения слева — направо.  Впереди нас еще три  грузовика и кто-то из полевой жандармерии, регулирующий движение. На часах уже начало шестого вечера. Сколько мы так еще простоим? Заглянув в кузов, я вижу, что все сидящие смотрят на меня, ожидая моих действий.

Спрыгнув на землю и прикуривая на ходу сигарету, я направился к жандарму по дороге рассматривая усталых, бредущих людей, забрызганные застывшей на морозе грязью машин. Черт возьми, какой диссонанс! Еще два года назад мы улыбаясь, двигались в другую сторону – на восток.

— В чем дело?

Жандарм видит мои петлицы, и вытягивается смирно.

— В чем дело?! Пропустите нас, мы спешим!

Он козыряет, и пытается остановить этот поток. Наконец появляется разрыв, и я сигналя рукой первой в очереди машине, предлагаю продолжить движение. Наш ряд трогается, я заскакиваю на подножку нашего грузовика, и за перекрестком спрыгивая с него, забираюсь обратно в кузов, поддерживаемый протянувшими руки за борт солдатами. Теперь они повеселели – я это вижу усаживаясь на свое место, рядом с Шольцем. Кто-то достает фляжку, и ее пускают по кругу – это водка. Холодная русская водка, которая после нескольких глотков теплом разливается внутри, согревая и поднимая настроение. Мы движемся с постоянной скоростью, иногда подскакивая на ухабах, хватаясь кто за соседа, кто за борта грузовика.

На подъезде к реке мы снова стоим, теперь потому, что движение по понтонной переправе, как мне объяснили, должно быть упорядоченным, с определенным интервалом, поэтому ждем своей очереди. Внезапно полог тента откидывается в сторону, и луч фонарика освещает наши лица.

— Держите – приказ по корпусу, — в кузов к нашим ногам падает небольшая пачка листовок, — всем читать.

Листовки рассыпаются веером, я подхватываю одну из них. Она пахнет свежей краской, бумага плохого качества:

 Группа фон Кнобельсдорф                                                                                                  Командный пункт

Штаб корпуса                                                                                                                              03.04.1944

СОЛДАТЫ!

 За  Днестром, мы находимся в союзнической нам стране с дружественным нам народом.

Наша совместная борьба освободит нас от угрозы большевизма. Установленный нами порядок для населения, и наше поведение по отношению к нему, должны основываться на этом.

К сожалению, проявленные в некоторых случаях с нашей стороны некорректность и недружелюбие принесло большой вред.

Так, в различных населённых пунктах квартиры назначенных румынских судей были конфискованы войсками, далее, у румынских жандармских постов были отобраны лошади.

Такого рода нарушения при любых обстоятельствах не должны повторяться, и будут строго наказываться.

Командующий 40 танкового корпуса

Генерал танковых войск фон Кнобельсдорф