Еще один фрагмент 2 части «Дневник Эриха Эйке». Бессарабия, весна 1944. Предмет найден, он у фон Кнобельсдорфа, Эйке приказом вышестоящего руководства должен сопровождать нового владельца, охраняя предмет. ~ahistory

11 апреля 1944

Все последующие дни погода чередовалась с плохой, на совсем дрянную. Казалось, что небеса прорвало, и нас то засыпало снегом, то заливало дождем. Я не ожидал, что весна на юге может быть такой. Однако, эта аномалия не только создавала трудности, но и спасала нас от налетов русской авиации – а это было все же немаловажно при нашем отходе на Днестровские позиции.

После нашего обстоятельного разговора с фон Кнобельсдорфом тогда, 4 апреля, я был представлен как представитель штаба рейхсфюрера СС и офицер разведки, прикомандированный к штабу «группы фон Кнобельсдорф» – так с конца февраля назывались сведенные под командование генерала остатки подразделений, в ходе отступления тем или иным образом приданные его ХХХХ танковому корпусу. 

Сначала мое появление было воспринято с некоторой долей опаски, или даже скажем так, недоверия, в большей степени связанного не только с моим внезапным появлением, но и с принадлежностью к СС. Впрочем, довольно скоро все встало на свои места, поскольку совершенно не требуя какого-либо особого внимания к своей персоне в плане размещения и обеспечения, я наравне со всеми, как говорится, делил тяготы и лишения. Кроме того, под началом фон Кнобельсдорфа еще совсем недавно находились две танковые дивизии СС – «Мертвая голова» и «Великая Германия», поэтому появление офицера СС в штабе корпуса, теперь уже группы, в принципе имело некое логическое обоснование.

Состав группы фон Кнобельсдорфа был сформирован в большей части из тактических соображений. В процессе отступления XXXX корпус оказался на угловом оборонительном выступе – это произошло потому, что выше по течению Днестра русские прорвали фронт, и вклинившись в наши отступающие части разорвали его выйдя на Прут и в Румынию, а правый фланг корпуса (и 8 армии), как и соседняя с ним 6 армия, пока еще сдерживали атаки. В результате отходящие боевые группы, остатки дивизий и полков попавшие в сектор обороны корпуса то входили в подчинение, то придавались другим корпусам, в зависимости от складывающейся ситуации.

Исходя из того, что мне удалось узнать в течение следующих, после моего прибытия в группу, нескольких дней ситуация у нас была крайне тяжелая. Если на востоке русские не оставляли прощупывать нашу оборону отдельными, скорее, беспокоящими боевыми действиями, то на севере, на нашем восточном плацдарме за Днестром ситуация с каждым днем становилась все напряженнее.  Остатки 3 танковой дивизии генерала Ланга и боевая группа 13 танковой дивизии еще 1 апреля были атакованы, судя по имеющимся данным, частями русской 53-й армии, часть которой 2 и 3 апреля обойдя наши позиции в районе Жура и севернее, форсировали Днестр усилив давление. В конце концов, наши войска стараясь удержаться, тем не менее, к 3 апреля вынуждены были отойти почти на 20 км. южнее, к  оборонительным позициям в районе опорного пункта Суслень. С востока на запад, ушли 282-я и боевая группа 198-й пехотной дивизии с группами „Samson“, „Neubert“, „Klemm“ и „Dresel“ вместе с 235 саперным батальоном. Подвижки на севере требовали ускоренной организации обороны по Реуту и максимального удержания до конца работ обороны в районе оставшегося опорного пункта на севере от реки.

На левом, восточном берегу оборону удерживали  на медленно сокращающейся линии обороны от Цыбулевки и далее юго-восточнее по направлению к Карманово       — 46-я пехотная дивизия, один полк 376-й пехотной дивизии, боевые группы 11-й танковой, 4 горно-егерской дивизий и корпусная группа «F». Изрядно потрепанная в тяжелых арьергардных боях 3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова» вместе с остальными подразделениями 376-й пехотной дивизии первоначально были выведены в резерв, в район Кишинева, где мы с Шольцем видели, как они входили в город 4 апреля.

Если 5 апреля фронт был более или менее спокоен, то уже на следующее утро русские атаковали Оргеев.

Пойма реки Реут в месте атаки была, следуя карте, достаточно широкая, с многочисленными заливами и затонами и могла стать серьезным препятствием для наступающих. Однако, перейдя реку вброд ударом с флангов, они прорвали оборону 13-й танковой дивизии, заставив ее отойти, не позволив взорвать единственный мост, но не смогли продвинуться дальше из-за доминирующей над плацдармом русских высоты 185.4, на которой находились наши войска. Учитывая произошедшие изменения в обстановке, ударная группа 13-й танковой вынуждена была отойти западнее, а в качестве усиления в зону последующего возможного прорыва фон Кнобельсдорф оперативно двинул 11-ю танковую дивизию,  снятую с оборонительных позиций на востоке. Тем не менее, пока части 11-й дивизии в течение 6 и 7 апреля достигли зоны боевых действий, русские все же  взяли высоту в жестоком рукопашном бою на ее гребне, одновременно расширив плацдарм почти на 8 км. по фронту и до 3 км. в глубину (на юг), но с подошедшими нашими резервами вскоре высота была ими потеряна, а расширение плацдарма остановлено. Кроме того, погода улучшилась, и наша авиация в течение нескольких дней наносили удары по занятому противником Оргееву и чудом уцелевшему мосту через Реут.

Тяжелые бои идут и сейчас, когда к частям 13 и 11 танковой дивизий были подтянуты дополнительно части 14 танковой и разведотряд дивизии «Великая Германия». С подходом этих сил плацдарм русских начал сокращаться, и задача стабилизации линии фронта похоже в ближайшее время будет решена. Вместе с давлением на левый фланг нашей группы в районе Оргеева, русские войска подтягивая резервы продолжали атаки на оборону 3 танковой дивизии в районе Суслен, и 7 апреля заставили ее оставить опорный пункт и отойти на заранее подготовленные запасные позиции. Учитывая это, фон Кнобельсдорф выдвинул на усиление этого участка части 10-й танково-гренадерской дивизии Генерал-лейтенанта Шмидта, и 282-ой пехотной дивизии, при этом учитывая слабость немецких войск, в случае возрастающей опасности войска должны были организованно отойти на новые позиции по господствующим высотам вдоль реки Реут. По всей видимости, к этому все и шло.

С началом отхода на позиции Реут – Днестр положение нашей обороны на восточном берегу севернее Дубоссар становилось сложным.

Если бы левый фланг линии фронта на восточном берегу Днестра остался неприкрытым, то противник мог бы наносить удары по нашим частям с трех сторон – с востока, севера, и теперь – запада. Надо учитывать, что западный берег Днестра возвышается над восточным, поэтому с потерей плацдарма севернее Реута мы были бы у противника как на ладони, и в этих вероятных условиях был отдан приказ об отходе. Прикрываясь выставленными в наиболее опасных местах заслонами из небольших боевых групп, имевшихся на восточном берегу подразделений, ночами, наши войска оставляли позиции. Штаб корпуса передислоцировался в Кишинев. В результате мы заняли одноэтажный дом с небольшим двором, на один квартал ниже бывшего военного лицея — кажется так его называли. К нашему приезду со всеми частями была установлена радиосвязь – это позволяло отслеживать ситуацию, находясь за несколько десятков километров от линии фронта.

Если ситуация на севере была более или менее понятна, то район Дубоссар, и южнее теперь был под особым контролем.

— Докладывайте, майор, что у вас там? – генерал бросил на стол фуражку, — что русские?

— Ситуация на моем участке более или менее спокойная – незначительная боевая активность по северной части участка. В центре и на правом фланге пока все тихо, – стоя рядом, я слышал голос коменданта достаточно отчетливо.

— Я думаю – это временное затишье – они собирают силы, — фон Кнобельсдорф перехватил трубку другой рукой и подвинув к себе свободный стул уселся на него.

— Скорее всего так. Предполагаю – не сегодня, так завтра все начнется. Оберст Бенц со своими штрафниками и гауптман Бюргер с саперами выполнили ваш приказ — рекогносцировка отсечной позиции в районе излучины реки северо-восточнее Кошница закончена. Организация оборонительных позиций практически завершена. Сегодня вывозим раненых. Перевязочный пункт 46-ой пехотной дивизии практически эвакуирован. Думаю, к утру 12 апреля наши последние подразделения перейдут на правый берег. Но меня беспокоит положение на восточном берегу. Несмотря на наше сопротивление,  противник продвигается вперед. И это создает для нас дополнительную опасность.

— Я все это вижу. Сейчас важно чтобы вы успели решить поставленные вам задачи. Обеспечьте организованный отход, и главное – после отхода мост должен быть уничтожен. Я надеюсь на вас, Браун. Докладывайте по ситуации, и жду вас на этом берегу.

Генерал положил трубку, и помолчав некоторое время, обернулся ко мне:

— Я последовал вашему совету. Амулет со мной – вот здесь, — он приложил руку к груди, — но ничего не меняется. Я не ощущаю его действия. Вы правда верите, что он работает?

Два солдата занесли в комнату вещи, и уложив их возле кровати, удалились, прикрыв за собой двери.

— Не знаю, — сделав несколько шагов по комнате, я подошел к окну, выходящему во двор, и оперся о подоконник, — мне сложно судить, но не думаю, что если бы это был всего лишь раритет, меня послали бы сюда в 1941, и прикомандировали к вам сейчас. Не находите?

— Я ничего не ощущаю. Совершенно ничего. Иногда мне кажется, что это какой-то абсурд. Не будучи суеверным человеком, я никогда раньше не уделял такого внимания какой-либо вещи, как сейчас, — он похлопал себя по груди, — нет ни дня, чтобы я не вспомнил о нем. Но где ваша обещанная удача?  Мы отступаем. Конечно, я не жду что все кардинально переменится в какой-нибудь момент – сейчас это смешно. Но мы не можем их даже остановить!

Фон Кнобельсдорф стянул перчатки, и бросил их на стол, к фуражке:

— Они как тараканы! Их давишь, но меньше не становится!

— Думаю, стоит меньше внимания акцентировать на этом предмете. Не ждите чуда от него. Будьте сами собой. Забудьте про него. Пусть он будет частью вас самого, как рука, или нога.

— Не знаю… Не знаю… Ваша организация всегда плела интриги по поводу сверхъестественного. И что, оно помогло нам? Война проиграна. Уже скоро мы будем там, где начинали, и дай бог, чтобы на этом все закончилось.

— Знаете, если бы за всем этим ничего не было, русские относились бы к нашим поискам всего необычного абсолютно индифферентно, но ведь это не так. В любой нашей операции всегда есть противодействие, и подчас достаточно мощное. Они не верят ни в бога, ни в дьявола, но тогда почему нам мешают?

Я оторвался от подоконника, обошел стол и уселся на второй стул, стоявший у стола, верхом. Генерал наблюдал за мной как бы отсутствующим взглядом, видимо что-то обдумывая. Подождав, пока он снова будет готов слушать, я продолжил:

— Думаю, все еще впереди. Будет время, и он себя проявит. Подождем.

— В ближайшее время я ожидаю новых неприятных сообщений. Плацдарм севернее Реута мы не удержим – это уже сейчас понятно. Наши части организованно отходят за Днестр – уверен, что русские попытаются атаковать нас вместе с отходом последних подразделений, чтобы на наших плечах перенести боевые действия на правый берег. Ситуация крайне сложная – у нас почти нет тяжелой техники – в танковых дивизиях практически не осталось танков. Ситуация с штурмовыми орудиями ненамного лучше. Артиллерия также в значительной мере потеряна при отходе и в зимних боях. Количество противотанковых орудий крайне мало, а 88 мм. орудии – единицы. Ситуацию усугубляют недостаток в боеприпасах, беспорядок в поставках которых просто удручает. Пропускная способность путей, и вообще, организация железнодорожных поставок крайне неудовлетворительная. Ситуация с личным составом частей еще хуже. В подразделениях треть или чаще – четверть от штатного состава. Не хватает офицеров. При отступлении многие подразделения оторвались по тем или иным причинам от своих дивизий и корпусов. В таких условиях воевать крайне сложно. Я это чувствую на собственной шкуре. От моего корпуса почти ничего не осталось – состав созданной группы непостоянен – изменения возможны в любое время, и как понимаете, управлять в таких условиях войсками крайне сложно. И это при том, что мы находимся на наиболее опасном участке – на угловом выступе – где нас атакуют зачастую с трех сторон. Все очень сложно.

— Понимаю. Но русские тоже в непростом положении. Их тылы растянуты, техника отстает от пехоты, да и с боеприпасами также не все в порядке.

— Слава богу, что так. Но им проще — мы оставляем территорию – они мобилизуют мужское население. Сейчас пополнение идет из оставленных нами областей Украины. У нас же резервов практически нет.

Фон Кнобельсдорф замолчал, и закрыл глаза. Некоторое время я ждал продолжения беседы, но ее не последовало. Пошарив в кармане, я нашел пачку сигарет, пересчитал их остаток, и решил, что пока идет разгрузка наших вещей и обустройство, я мог бы разжиться табаком в городе – казенные сигареты порядком надоели. Стул подо мной предательски заскрипел, и генерал, не открывая глаз, сказал:

— Вы куда-то собрались? Вот что. Позовите мне фон Кальдена, и самое время наладить плотное взаимодействие с нашими абвергруппами, работающими в этом районе. У вас там были мысли насчет наших агентов, так вот начинайте эту работу сейчас. Решите этот вопрос с офицером разведки корпуса и займитесь установлением необходимых связей лично. У меня есть ощущения, что они скоро нам понадобятся. Займитесь этим не откладывая. Который сейчас час?

— Без четверти семь, уже темнеет.

— Хорошо. Действуйте.

***

Офицера разведки и начальника оперативного отдела корпуса я нашел на улице. Оба видимо подъехали недавно, и перебрасываясь словами наблюдали за процессом разгрузки машины с документами и штабным имуществом. Если с начальником оперативного отдела мы смогли наладить контакт достаточно быстро, то с разведкой были некоторые проблемы – видимо сказывалась моя принадлежность к СС, с которой у абвера были определенные разногласия и в некотором роде конкуренция. Впрочем, следуя озвученному мной приказу фон Кнобельсдорфа, мы тем не менее исключительно по-деловому установили контакт со штабом армии и абверофицером, получив в конце концов согласие на прямой контакт с абверкомандой 106 для решения нашего вопроса. Именно она была придана нашей группировке, и вела разведывательную работу в тылу противостоящих нам 2-го и 3-го Украинских фронтов на территории Украины и теперь уже Румынии.

В абверкоманду входили три абвергруппы, и наша, непосредственно та, с которой нам надлежало работать – абвергруппа 102, в конце марта – начале апреля покинула старое место расположения в селе Грушевка, Первомайского района Одесской области, и находилась в пути к новому месту дислокации в районе Бырлада. Связь с ней была осложнена, и поэтому в нашем распоряжении остались два других подразделения 106 команды – 101 и 106 группы. Надо сказать, что раньше я никогда не имел прямых контактов подобного рода, а лишь использовал в своей работе поступавшую от наших людей по ту сторону фронта информацию. Сейчас же мне предстояло реализовать свои собственные предложения на деле, и поэтому офицер Ic нашего корпуса был для меня неоценимым помощником и проводником в сложной системе фронтовой разведки.

Поскольку комплекс мероприятий, который был предложен, предполагал не только заброску наших агентов к противнику, но и работу с местным населением, то кроме всего прочего нам было необходимо согласовать наши действия с комендатурой и тайной полевой полицией — ГФП, работающей в нашем секторе фронта. Конечно, проделать путь к этим необходимым нам структурам можно было на машине, но мы решили прогуляться пешком, благо это было не столь далеко от местоположения нашего нового штаба, а заодно я наконец смог бы купить себе каких-нибудь хороших сигарет (сигареты «Eckstein» полученные в качестве довольствия были не лучшего качества). Предупредив начальника оперативного отдела о том, куда направляемся (на всякий случай), мы вышли на улицу.

Погода более или менее установилась по сравнению с предыдущими днями, и с удовольствием вдыхая запах наступающей весны, мы вдвоем шли по центральной улице, рассматривая в сумерках архитектуру старой части города. Впрочем, смотреть особо было нечего. Большинство домов по нашей улице было разрушено, и по всей видимости еще с начала войны. Восстановление или реконструкция должна была стоить значительных денежных средств, и поэтому такие работы были, по всей видимости, отложены на окончание войны, а сейчас они и вовсе неактуальны. Кишинев теперь снова прифронтовой город.

Пока мы шли, мой собеседник ввел меня в курс дела по системе фронтовой разведки, и ее взаимодействии с другими структурами. Разведывательную и контрразведывательную деятельность совместно с офицерами Ia вели кроме абверкоманд, и подчиненных им соответственно абвергрупп сотрудники комендатур и тайной полевой полиции, причем в значительной степени все они находились в зависимости от абверофицеров или офицеров Ia. Наш контакт с наружной командой ГФП был обеспечен по армейской цепочке – абверофицер штаба армии взял на себя решение вопросов с секретарем соответствующего подразделения ГФП, и наша предстоящая встреча должна была послужить основой для дальнейшей работы и согласования действий согласно имеющемуся у нас плану.

К моему огромному удовольствию по дороге мне удалось заглянуть в табачную лавку, где среди широкого выбора немецких, румынских, турецких сигарет и табака я предпочел знакомые еще с довоенных времен сигареты Senat Auslese-Export-Mischung в твердой упаковке по цене 1,5 рейхсмарки за упаковку. Две упаковки пока показалось мне вполне достаточно, тем более что до лавки было не так далеко, а наш штаб по крайней мере в ближайшее время не собирался менять своей дислокации. Фон Кнобельсдорф несмотря на тяжелое положение на его участке был уверен в том, что силы противника не бесконечны, а это значит, что позиции мы удержим. Я тоже на это надеялся.

 ***

Невзрачный человек среднего роста встретил нас в теплом кабинете, у большого стола, на котором стопками лежали какие-то папки, стоял черный массивный телефон, и старая чугунная чернильница.

— Здравствуйте, господа, — он поспешил нам навстречу, — я Лангмюллер — начальник ауссенкомандо. Комиссар Ешке дал необходимые распоряжения. Присаживайтесь, — он указал на стулья у стола, и дождавшись когда мы разместимся, продолжил, — я весь внимание! Кстати, желаете что-нибудь выпить? Кофе?

Я представил чашку крепкого черного кофе. Черт возьми, я не пил его, уже наверное, месяца два!

— Это было бы неплохо, — мой напарник опередил меня.

— Минутку, — Лангмюллер направился к двери.

Пока он отдавал распоряжение, я наклонился к напарнику, и тихо спросил:

— Кто такой Ешке?

—  Комиссар полевой полиции, заместитель начальника 721-й группы. Этот участок фронта относится к их компетенции.

Лангмюллер потирая руки легкими шагами вернулся за стол, и занял место напротив нас, сделав знак что он готов слушать.

— Мы занимаем позиции по Днестру, и без сомнения, русские приложат все силы для того, чтобы прорвать нашу оборону. На всем фронте маловероятно, на локальных участках – не исключено что это им удастся. Вы знаете, почему. Я не буду вдаваться в подробности. Для того, чтобы противостоять их действиям, и в случае возникновения таких ситуаций действовать оперативно и уверенно, нам безусловно требуется иметь по всей линии фронта свои глаза и уши. Это выражается не только в агентах среди местного населения, которыми вы вероятно располагаете, но и в необходимости внедрения наших людей в ряды противника во время боевых действий. Сегодня мы получили положительное решение на работу с абвергруппой нашего участка фронта, и хотели бы после беседы с ее руководством скоординировать наши совместные действия.

— Понимаю, — Лангмюллер кивнул, и оперся удобнее на столешницу, — в общем то мы постоянно в контакте с нашими коллегами из абвера, — он взглянул на офицера разведки, а затем перевел взгляд на меня, — что конкретно вы бы хотели от нас?

— Я хотел бы узнать, в каких населенных пунктах по побережью с обеих сторон вы имеете своих людей.

— Вас интересует Днестр, или Реут тоже?

— И то, и другое.

— Хорошо. Скажем так, не перечисляя каждый населенный пункт, практически везде есть один, максимум два наших агента из числа местных жителей. Кого-то мы вербовали из числа коренного населения, кого-то под различными предлогами устраивали на работу. Конечно, эта работа не должна была быть связана с органами власти на местах – все исключительно на бытовом уровне. Идеально – наемными рабочими. И конечно, все это делалось не сейчас – заранее.

— Вы поддерживаете связь с этими людьми?

— Конечно!

— Я не спрашиваю, как это делается, меня интересует насколько оперативно они могут принять и передать необходимую информацию.

— Поверьте, достаточно оперативно. Есть и средства связи, и условные сигналы, да мало ли чего. Так что, если вдруг произойдет что-либо экстраординарное, мы будем об этом знать. Настроение населения, контакты, посторонние лица – мы работаем.

— Скажите, можем ли мы рассчитывать на вас, в каких-то своих операциях – я имею ввиду использование вашей агентуры для помощи, например, забрасываемым агентам?

— Не желательно, но в случае крайней необходимости – безусловно. Вы понимаете – это риск. Мы можем потерять и ваших людей, и нашего человека. В таком случае восстановить информатора на прежнем месте будет практически невозможно, особенно если там будут русские. У них же тоже работает контрразведка, и весьма неплохо, надо признать.

В дверь постучали.

— Заходите, — громко сказал секретарь, не отрывая от меня взгляда, — так что – вот так… Ваш кофе, господа.

Солдат внес поднос с двумя чашками кофе, и стаканом молока. Выставив кофе перед нами, он передал молоко Лангмюллеру.

— Желудок, — пояснил тот принимая стакан, — нерегулярное питание, сами понимаете.

После длительного перерыва, вкус кофе показался божественным. Секретарь наблюдая за нами, несколькими глотками выпил половину стакана молока, и поставил его в сторону:

— Как кофе?

— Прекрасно!

— Чем я еще могу помочь?

— С какой абвергруппой вы поддерживаете тесный контакт?

— Сейчас со 101.

— Хорошо, — я хотел продолжить, но телефонный звонок оборвал меня.

Комиссар взял трубку:

— Лангмюллер слушает, — он некоторое время молчал, потом посмотрел на меня, а затем на моего напарника, — конечно, — сказал он, и протянул ему трубку.

— Да, я… Так точно… Выдвигаемся немедленно! – тот вернул трубку комиссару, и сказал, повернувшись ко мне, — Началось. Русские атакуют нас в Дубоссарах. Город придется оставить. Мы едем в штаб. За нами выслана машина.

С сожалением оставив недопитый кофе, поблагодарив за него и попрощавшись, мы направились к дверям, но спокойный голос Лангмюллера остановил нас:

— Господин оберштурмбанфюрер, когда у вас там все успокоится, позвоните мне, у меня есть один интересный человек, с которым вам стоит поговорить.

Утвердительно кивнув, я дернул дверь. Через минуту мы вышли на улицу, остановившись у крыльца, в ожидании нашей машины.

***

— Итак, господа, сегодня противник силами частей 53 Ударной армии атаковал нас в районе Дубоссар, одновременно усилилось давление на наш левый фланг, на восточном берегу Днестра. Ожидается активность противника и на правом фланге – южнее Дубоссар. Детали доведет до вас начальник штаба. Оберст, прошу вас! – фон Кнобельсдорф отошел от окна.

— Господа! – фон Кальден взял в руки карандаш, — прошу к карте.

Окружив стол, мы приготовились слушать.

— Начнем с левого фланга. На стыке с XXXXVII Танковым корпусом Фанка,  части нашей 3 танковой дивизии совместно с 13 танковой дивизией, при поддержке подошедшей 11 танковой дивизии, остановили противника – корпус Бирюкова, и ведут бои с переменным успехом на берегах Реута. Здесь учитывая поддержку фон Фанка, фронт в ближайшее время будет стабилизирован, даже несмотря на усиление корпуса Бирюкова вступающими в бой 69 и 80 гвардейскими стрелковыми дивизиями корпуса Фоменко.

Восточнее, вдоль Днестра наши части отступают с тяжелыми боями. Здесь оборону держат части 3 танковой, 282 пехотной, и 10 танково-гренадерской дивизий против правого крыла 53 армии Манагарова.  По результатам дня мы оставили Маловата. Это значит, что смысл обороны нашего плацдарма севернее Реута теперь отсутствует, и нам необходимо, сдерживая русских, отвести наши части на новые позиции.

Карандаш фон Кальдена скользил по карте, изредка касаясь ее в местах, на которых акцентировалось особое внимание. Фон Кнобельсдорф, я, и начальник разведки молча наблюдали сложившуюся ситуацию.

— Наш отход вдоль западного берега Днестра ставит с опасное положение войска, до сих пор находящиеся в районе Дубоссар, — оберст постучал кончиком карандаша по карте, — сейчас для нас это наиболее опасный участок фронта. Естественно, русские это понимают, и поэтому с наступлением ночи, они начали атаки на наши позиции восточнее, и северо-восточнее Дубоссар. Здесь против нас действует центр и левый фланг той же армии Манагарова.

— Какие части? – генерал отодвинул стул и уселся к столу, — Что говорит разведка?

— Судя по нашим данным – 26 гвардейский стрелковый Корпус генерала Фирсова с тремя дивизиями, и 48 стрелковый корпус генерала Рогозного – тоже три дивизии. На район Дубоссар нацелен корпус Рогозного. Корпус Фирсова, судя по движению, ориентирован на район «Днестр и северные окраины города». Граница действий 53 армии и 48 корпуса – Погребя, так что прессинг будет достаточно сильным.

— Вы говорили с Брауном – как у него с людьми? – Фон Кнобельсдорф взглянул на начальника штаба, — что он говорит? Сколько он сможет держать Дубоссары?

— Браун уже на западном берегу – согласно приказа 238/44 от вчерашнего числа несколько часов назад его сменил оберст Шульц. Браун принял Корпусное подразделение «F», и сейчас организует его вывод с восточного берега.

— Хорошо, что говорит Шульц?

— На начало атаки в его зоне ответственности и севернее Дубоссар находились Корпусное подразделение «F», армейский штурмовой батальон, 472 противотанковый, 571 резервный, 666 саперный батальоны, и 917 батальон охраны тыла. Но с потерей Маловатое мы фактически потеряли паромную переправу севернее Дубоссар. Она уже сейчас под обстрелом. Пока интенсивность его слабая, но противник знает об этой переправе, и предполагаю, попытается усилить огонь, чтобы не дать возможность эвакуировать наши части с восточного берега. Повторяю, учитывая потерю Маловатое – положение всех перечисленных подразделений становится опасным. Если северная переправа будет разбита, части, находящиеся в том районе при отходе вынуждены будут воспользоваться переправами южнее, что приведет к скоплению войск на побережье, и дополнительную нагрузку на мосты и паромы. Я предлагаю начать отвод наших частей из района Роги – Кочиеры – Коржево немедленно. На позициях должны остаться сильные заслоны – остальные войска надо эвакуировать на западный берег, пока мы еще сдерживаем противника севернее этой переправы.

— Согласен. Дальше, — Кнобельсдорф оперся локтями о столешницу, и прикрыл ладонью глаза, — насколько сильны русские? Разведка, докладывайте.

— Согласно обобщенным показаниям пленных, противник на этом участке имеет более чем 2-х кратное превосходство в живой силе, около трех десятков танков, правда большая их часть переброшена на западный берег и участвует в боях с 282 пехотной и 3 танковой дивизиями. На восточном берегу возможно до 10 единиц бронетехники. В артиллерии также превосходство, правда количество боеприпасов ограничено 1\3 боекомплекта. Продолжительные артналеты в связи с этим маловозможны. Может наблюдаться концентрация огня на вероятных участках прорыва. Основные боевые действия будут вестись с использованием пехоты.

— Спасибо. Насколько интенсивны бои в районе Маловата и северной переправы? Начальник штаба?

— Весьма интенсивны. После переброски части войск на западный берег прессинг существенно возрос.

Фон Кнобельсдорф помолчал, потом отняв руки от лица, спокойно сказал:

— Все части, находящиеся в районе Дубоссар, должны начать немедленную эвакуацию. Судя по всему, противник нанесет удар на севере – Роги – Кочиеры, и в центре – непосредственно на Дубоссары. Южнее, 4 горная имеет оборону с выступом на восток, поэтому замкнуть мешок для наших частей в районе Дубоссар русские могут только нанесением этих ударов. Егеря не дадут им рассечь оборону в районе Карантин – там линия фронта отдалена от реки, и русским надо будет распылить силы. Переправы справятся?  Да, вот еще что, АРКО 128 также необходимо в срочном порядке переправить на западный берег, в район Криулень. С этих позиций удобно обстреливать сектор от Дубоссар до Погребя.

—  В районе Дубоссар  у нас есть мост, паромы Карантин и Дубоссары-Север. Часть войск, расположенных на южных окраинах Дубоссар возможно направить на переправы 4 горной дивизии – в район Кошницы.

— Готовьте приказ, оберст. С переходом на западный берег напротив Дубоссар, севернее и южнее, как раньше оговаривалось, необходимо силами передовых саперных подразделений обеспечить контрмеры против возможной попытки противника начать переправу на западный берег. Этим у нас должен был заниматься штаб 108 саперного полка – отметьте это особо для подразделения «F». После эвакуации войск все мосты должны быть взорваны, понтонные переправы по возможности разобрать, а в случае неудачи – уничтожить. Сигнал соседним частям по достижении западного берега подразделением «F» и приданным ему частям прежний – «Антракт». С получением этого сигнала 4 горная дивизия должна начать отход на линию «церковь Делакеу – остров на Днестре к югу от Карантин» – сигнал достижения этой линии прежний – «Прогулка на лодке». Остальные дивизии действуют по ранее утвержденному плану.

Для 4 горной особо отметьте обратить внимание на стык с Корпусным подразделением «F» в районе Карантин. В случае, если противник вклинится в оборону на этом участке, он должен быть уничтожен немедленными контратаками усиленных резервов, по возможности с привлечением штурмовых орудий, и массированным огнем из всех видов оружия. Прорвавшиеся танки должны уничтожаться истребителями танков. Повторяю – до эвакуации наших частей из района Дубоссар линия стыка должна удерживаться. Связь с соседями должна обеспечиваться всеми возможными способами. Все свободны. Эйке, останьтесь.

 Офицеры вышли. И мы остались вдвоем с фон Кнобельсдорфом.

— Расскажите, как у вас там сложилось с абвером и полевой полицией. Надеюсь, успешно?

— Не совсем. Разговор с секретарем не закончен – ваш звонок прервал его. В самое ближайшее время необходимо вернутся к нему.

— Вот что, вы можете связаться с абвергруппой  нашего участка отсюда, а вопросы с ГФП решите чуть позже. Подойдет такой вариант?

— Вполне. В любом случае, основная задача возлагается на людей из абвергруппы.

— Видите, как все складывается, я думал мы успеем отвести войска. Теперь план отхода нарушен, — Кнобельсдорф встал, и склонился над картой, — не успели…

Некоторое время рассматривая положение войск он молчал. Я достал новые сигареты, и щелкнул зажигалкой.  

— Да-а.., — фон Кнобесльсдорф оторвался от карты, и посмотрел на меня невидящим взглядом, даже скорее как бы сквозь меня, — Скажите, оберштурмбанфюрер, вам снятся сны?

Этот неожиданный во всех отношениях вопрос поставил меня в тупик. При чем здесь сны?

— Хороший вопрос. Я давно уже не видел снов. Не знаю почему.

— В общем-то, и я тоже. Сегодня после вашего отъезда я вздремнул, и знаете, мне впервые за последнее время приснился сон, и весьма странный, — генерал взял карандаш, покрутил его в руках, и бросил на лист карты, — странный сон.

— Расскажите.

— Мне снился волк. Вы когда-нибудь встречались с волком один на один?

— Нет.

Была ночь или вечер – понять трудно. Все происходило у воды. Я куда-то шел, когда он кинулся на меня, огромный, быстрый. Это было так внезапно, что я даже сначала не успел понять ничего. Просто стремительная черная тень из прибрежных кустов. Беззвучная черная тень.

Он бросился мне на грудь, инстинктивно защищаясь, я подставил руки. Его морда была у самого моего лица, с трудом сдерживая его напор, в какой-то момент мы встретились глазами. Знаете, Эйке, весь сон черно-белый, а глаза были желтые. Какой-то явный диссонанс. В них была ненависть, и разум одновременно. Как будто, это не зверь, а перевоплощение — оборотень. И вот что. На шее у этого волка был обрывок какой-то веревки. Даже нет, не веревка – скорее — шнурок или лента. Я упал, какое-то время мы боролись, и я видел его глаза, ощеренную пасть, белые огромные клыки.

Потом он как-то обмяк, а я не усилил хватку. Я даже отпустил его. Я лежал на земле, он сверху, положив лапы мне на грудь, оседлав меня, как добычу. И опять эти глаза…

Сбросив его с себя, я поднялся, и он теперь стоял рядом, опустив голову, косясь на меня. И знаете, я взял его за петлю шнурка, как за ошейник, потянув к себе — и он повиновался. Шнурок совсем мягкий на ощупь, совершенно воздушный. Что думаете?

—  И дальше?

— А дальше я его накормил, — генерал посмотрел на меня несколько удивленно, — Я накормил его. Невесть откуда взявшаяся еда в моей руке была им принята! Он съел ее! Я протянул ее, и он взял эту еду из моей руки. Это — все.

— Действительно, странный сон. Я даже не готов что-либо сказать.

— Бред какой-то. Вот такое мне приснилось сегодня. Я почему-то вспомнил это сейчас. Как-то неприятно, и тяжело. Впрочем, забудьте. Чушь, чушь все это.

 ***

День закончился, наступило 12 апреля.

В течение следующих нескольких часов события развивались стремительно.

Нагрузка на переправы росла с каждым часом, в то время как силы прикрытия, находящиеся на окраинах населенных пунктов, пытались сдерживать наступающие русские войска. Оберст Шульц отдал приказ вставить запалы в заряды на мосту, и быть готовыми в любое время разорвать паромную связь между берегами.

Северная переправа, находящаяся под постоянным беспокоящим огнем противника из района Маловатое, тем не менее, успела принять отходящие части. Все, кто остался на восточном берегу после эвакуации основных сил, с тяжелыми боями отходили вдоль Днестра на юг. Отдельные очаги сопротивления в населенных пунктах Роги и Кучиер были изолированы, но все еще продолжали бои, пытаясь соединиться с нашими войсками, однако без какой-либо надежды.

Основной удар русских пришелся на участок Коржево, где противник внезапным ударом во фланг прорвал оборону, и двигаясь вдоль реки на север и юг отсек находящиеся на ключевых высотах этого участка наши заслоны от реки, дальнейшим движением угрожая находящимся ниже по течению переправам, которые уже приняли большую часть отходящей Корпусной группы «F». С этим прорывом решение оставить город было единственно правильным.  В упорных боях оборона все больше смещалась на южные окраины. Около четырех часов ночи поступил сигнал «Антракт», и связь между берегами была разорвана. Основные силы переправились на западный берег, а оставшиеся на восточном берегу группы обороняющихся, после серии взрывов на мосту, попытались переправиться на лодках и подручных средствах на другой берег. Кому-то это удалось. К утру сопротивление в Дубоссарах было прекращено. Город был потерян.

Вместе с сигналом о занятии Корпусным подразделением «F» первой промежуточной линии обороны, 4 горная дивизия сдерживая атаки частей 5 армии стала отходить на заранее подготовленные позиции в восточной части излучины Днестра, оставив Карантин. АРКО 128, переправленный на западный берег, занял позиции, прикрывая отход и защищая артогнем новую линию обороны егерей.  Правый фланг дивизии, не испытывая серьезного давления, тем не менее ориентируясь на отступление соседней 320 пехотной дивизии LII армейского корпуса эвакуировался на западный берег паромной переправой у Григориополя. В результате такого отхода части нашего корпуса и соседнего с нами XVII армейского корпуса оказались перемешанными.

Вечером 12 апреля из Балабанешт, где теперь размещался штаб 4 горной дивизии, пришло сообщение, что противник атакуя соседнюю 320 пехотную дивизию занял и расширяет плацдарм в районе Шерпен, в то время как в районе Ташлык русские начали организацию еще одной переправы.

***

Во второй половине дня, когда ситуация на нашем восточном участке более или менее прояснилась, работа в штабе стала входить в нормальное русло, и я набрал телефонный номер Лангмюллера.

— Приходите ближе к 7 вечера, — голос секретаря, как и в прошлый раз, был ровным и спокойным, – Будет возможность спокойно все обговорить. А потом поужинаем, если не возражаете. У меня тут рядом есть одно занимательное местечко. Что скажете?

— Идет. Я буду к пяти.

— Жду.

***

Ровно в 17 я вошел в кабинет Лангмюллера.

На этот раз он был не один. За столом сидел еще один человек в штатском. При виде меня они оба поднялись. Секретарь вышел из-за стола, и широко улыбнувшись, сказал:

— Рад вас видеть снова, господин оберштурмбанфюрер! Вы пунктуальны! Проходите, садитесь.

Он предупредительно отодвинул стул, предлагая мне сесть напротив незнакомца.

— Вот – это как раз тот человек, о котором я вам говорил в последний раз.

— Да, помню, — я уселся на предложенный стул.

Незнакомец внимательно посмотрел на меня сверху. Он все еще стоял. На вид ему было больше сорока лет. Даже ближе к пятидесяти.

— Итак, – мы встретились с ним глазами, — что вы хотели сказать?

— Позвольте представиться – лейтенант Малишевский. Раньше работал в абвергруппе 101, зондеркоманда «Пума». Сейчас работаю в ГФП.

— Перешел к нам в марте, — Лангмюллер вернулся на свое место, — я думаю, ваша беседа будет продуктивной.

— Садитесь, Малишевский, — я указал ему на стул, и полез в карман за сигаретами.

Лейтенант уселся на прежнее место. В кабинете на некоторое время стало тихо, секретарь и лейтенант оба молчали, видимо ожидая что будет дальше.

Я положил на стол темно-синюю коробку Senat, и достал сигарету. Малишевский щелкнул зажигалкой предлагая огонь. Кивнув, я прикурил, и выпустив струю дыма, сказал:

— Вы ведь русский, Малишевский? Почему вы с нами?

— По идейным соображениям.  Я не приемлю большевистский режим.

— Эммигрант?

— Да. Белоиммигрант.

— Понятно. Вам наверное рассказали, о чем пойдет разговор? Сможете мне помочь?

— Рассказали в общих чертах. Помочь попробую, но скорее всего только рекомендациями. В любом случае вам придется выходить на контакт с гауптманом Франке.

— Кто такой Франке?

— Начальник абвергруппы 101.

— Понятно. Итак, к делу. Меня интересует информация по агентуре.

Малишевский молча покрутил в руках зажигалку, видимо обдумывая поставленный вопрос, и поставив ее вертикально сказал:

— Есть вещи, которые находятся вне моей компетенции. Я не могу рассказывать вам то, что так или иначе может повлиять на исход проводимых, или будущих операций. Впрочем, как и раскрывать личные данные агентов. Надеюсь, вы меня поймете правильно.

Я оперся локтями на столешницу, и посмотрел сначала на Малишевского, а потом на Лангмюллера. Секретарь сидел, откинувшись на спинку стула, и при моем взгляде на него, лишь приподнял брови, видимо таким образом реагируя на ответ лейтенанта.

— Хорошо, Малишевский, давайте так, я задаю вопрос, а вы отвечаете ровно столько, сколько вы считаете нужным для того, чтобы соблюсти установленные ограничения. Не можете отвечать – не отвечайте. Однако, прошу вас учесть, что мои полномочия подтверждены присутствием на нашей прошлой беседе с секретарем, офицера Ic корпуса. В свою очередь наш контакт с ГСП и абверкомандой санкционирован абвер-офицером армии.

— Я понимаю, но я сейчас разговариваю с вами не как офицер абвергруппы. Поэтому в любом случае не могу выдать вам полной информации. На что смогу ответить – отвечу. В остальном вам необходимо контактировать с гауптманом Франке, как я и говорил раньше. Спрашивайте.

— Ну что же, начнем. Скажите, на момент вашего перехода в ГФП на нашем участке фронта были ли активные агенты?

— Да, конечно. Несколько групп и отдельные наши люди.

— А в частности в секторе действия нашего корпуса?

— Вы лучше назовите армии противника, которые вам противостояли – мне сложно ориентироваться по сектору.

— Со стороны противника — 53 и 5 армии.

— В 53 – нет. В 5 армии? В какой именно? 5 гвардейской или 5 ударной?

— В 5 гвардейской.

— В 5 гвардейской есть.

— Группа или одиночка?

— Группа. Инфильтрация прошла успешно.

— Заброшены давно?

— В феврале.

— Установлен срок возвращения?

— Насколько я знаю – нет. Без срока возвращения. Возвращение возможно только в экстраординарных случаях или по приказу. Я могу закурить?

— Конечно, курите, — я пододвинул Малишевскому коробку сигарет.

— Благодарю, у меня свои, — он достал пачку, по всей видимости, румынских сигарет, и закурил.

— Скажите, лейтенант, насколько надежны агенты?

— Это сложный вопрос. Конечно, мы стараемся подбирать людей, имеющих в первую очередь глубокие личные обиды на большевиков. Идеально если эти обиды связаны с репрессиями в отношении их лично, их родных и близких, особенно с потерей близких, возможно имущества. Вы понимаете, о чем я говорю. Обида должна быть настолько глубока, чтобы она граничила с ненавистью. В то же время огромную роль играет поведение и способность самоконтроля. Слепая ненависть хороша в боевых подразделениях – на передовой. В нашем деле важно выполнить задачу не выдав себя. Людей, удовлетворяющих комплексу требований не так много. Основная масса – перебежчики, либо военнопленные, согласившиеся работать. Местное население – это отдельный момент. По этому вопросу лучше к господину секретарю.

Лангмюллер снова улыбнулся, прикрыв глаза.

— Предпочтение отдается бывшим саперам, радистам, связистам. Желательно чтобы кандидат имел достаточное представление о службе в армии, или являлся бывшим военнослужащим. Немаловажную роль имеет кругозор кандидата. Все эти моменты позволяют в относительно небольшой срок от 2-х недель до 2-х месяцев подготовить хорошего агента.

— Психологическое соответствие агентов в группе практикуется?

— Отчасти. Дело в том, что они постоянно друг с другом не контактируют. Группа в 3…5 человек после выброски или перехода линии фронта не держится вместе. У каждого своя задача. Контактируют они только в определенных случаях, и только по необходимости.

— Каким образом в основном происходит заброска агентуры? Самолеты, переход линии фронта – это понятно. Еще какие-либо варианты?

— Оставление в населенных пунктах при отступлении или за некоторое время перед отступлением.

— Но это скорее относится к агентуре в населенных пунктах, занятых противником.

— Не обязательно. Неоднократно случалось такое, что оставленных нами людей мобилизовали. Особенно, если бои на участке были сильные, и наступающие испытывали недостаток в личном составе.  Вы ведь знаете, что вермахт практиковал роспуск военнопленных по домам. Ну, если не по домам, то люди оседали в близлежащих городах, деревнях, занимались хозяйством. Работали. Агенты могли даже уйти в партизаны. Так что…

— А как же вопросы связи в таких случаях?

— Если мобилизовали?

— Да.

Варианты всегда есть. Тут конечно еще зависит от того, с какой целью забрасывался или оставлялся человек. Диверсионная или агентурная работа. Знаете, иногда даже создавались вооруженные лжепартизанские группы. Как правило, в районе партизанских действий. Ведь партизанские отряды в ряде случаев вступали в виде пополнений в армейские кадровые части. И такое случалось.

— Скажите, насколько возможно проведение собственных спланированных операций с участием имеющейся агентуры?

— Поясните.

— Ну, к примеру, мы предлагаем проведение операции на одном из участков фронта. Для этого требуется агент или группа. Какова вероятность того, что подобный вопрос будет решен положительно? Какова оперативность решения вопроса?

— Здесь я в полной мере не компетентен. Могу сказать лишь то, что работу с абвергруппами вам необходимо согласовывать с соответствующим руководством. Не думаю, что это вопрос одного дня. Разве офицер разведки корпуса вам  не разъяснял цепочку принятия решений? Просто так, даже получив разрешение на прямой контакт с абвергруппами, вы не решите вопрос. Нужен приказ сверху. Кроме того, подготовка документов, легенды – все это время, как вы понимаете, а без такой подготовки вероятность провала агентуры максимально высока. СМЕРШ постоянно меняет бланки, вносит какие-то отметки в документы – все это надо отслеживать. Это достаточно трудоемкая работа.

— Вы хотите сказать, что это невозможно.

— Я скорее уверен, что это так. Для подобных случаев существует разведгруппы подразделений. Впрочем, они решают скорее оперативные задачи – налеты, рейды. Значит, без абвергрупп и, соответственно, согласований вам не обойтись.

Наступила тишина. Малишевский сделал последнюю затяжку, затушив в пепельнице сигарету и подперев руками подбородок, ожидал новых вопросов. Я встал, переваривая всю полученную информацию, и подошел к окну. Агенты… Да-а… Видимо непроизвольно, это было произнесено вслух, потому что лейтенант сказал:

— А что собственно вы хотите сделать?

— Ничего…Просто думаю.

— Ну, используйте казачков. У вас же в 282 пехотной дивизии есть казачий эскадрон. Если вам нужны русские для дела – попробуйте с ними поработать. Там народ идейный.

— Интересная мысль. Ладно… Спасибо за беседу.

— Всегда готов помочь, господин оберштурмбанфюрер, — Малишевский встал.

Лангмюллер посмотрел на нас по очереди:

— Ну что, поужинаем?

— Почему бы нет? Это далеко?

— Здесь вообще все рядом. Нет конечно – 100..150 метров. Поедем?

— Поедем? Может пойдем? – я вопросительно посмотрел на секретаря.

— Нет. Поедем. Так проще во всех отношениях. И с охраной тоже. Быстро и безопасно. Я сейчас организую машину.

— Пожалуй, я пойду вниз, если не возражаете.

— Хорошо. Я сейчас спущусь.

— Я тоже выйду на улицу, — лейтенант взял со стола сигареты, подошел к вешалке, и принялся одевать пальто.

Лангмюллер неторопливо складывал бумаги в ящик стола:

— Конечно, конечно.

***

Сначала я, а затем Малишевский, мы вышли из кабинета, и пройдя приемную направились к лестнице. Спускаясь бок о бок, я вдруг задал лейтенанту вопрос по-русски:

— Может у вас есть кто-то на примете?

Он остановился, внимательно посмотрел на меня:

— Есть один вариант. Для абвера – отработанный материал, а вам может пригодиться. Вы я вижу говорите по-русски? Даже без акцента.

— Да, — я улыбнулся, — так что за вариант?

— Здесь в госпитале лежит один человек. На прошлой неделе вернулся из-за линии фронта. Ранен, и вообще… В общем – дела его плохи. По всей видимости, агентурная работа ему, как говорится, не светит. А человек интересный – смелый, дерзкий. И терять ему нечего. Большевиков ненавидит. Кличка – «Вайс». Устрою встречу. Хотите?

— Хочу.

— Отлично. Я найду вас. Завтра. Хорошо?

— Договорились. А почему «Вайс»?

— Потому что седой.